— Я знаю все это. У моего брата Всеволода есть дочь, Янка. Она основала женский монастырь под Киевом. После посещения Новгорода, если Бог позволит, я уйду в этот монастырь, к племяннице.
— Если таково твое желание, я провожу тебя в Киев и сдам тебя на руки Великому князю.
Ветер быстро нес корабль. Анна видела, как мимо проплывают верхушки деревьев; она вдыхала благоуханный воздух этого прекрасного летнего утра. Все ее тело вновь начинало жить. Уже давно она не чувствовала себя так хорошо, в согласии с природой. Видно, сам Бог одобрял это путешествие.
Она встала с необыкновенной легкостью и пошла на нос. «Мора» величественно рассекала спокойные воды. Филипп подошел и встал возле Анны.
— Не жаль покидать эту прекрасную страну? — спросил он.
Королева поколебалась.
— Да, конечно… Франция прекрасная страна, но мне всегда здесь было тесно… Как тебе сказать? Ей, этой стране, не хватает неба… Вот именно, небо недостаточно велико, горизонт слишком ограничен… Леса такие высокие и густые! А замки маленькие и мрачные, женщинам там слишком тесно! Первые годы во Франции были для меня очень трудными: я не только потеряла себя, но я и о тебе ничего не знала и очень мало знала о своей семье. Казалось, все меня забыли, что я больше не существую. Немного счастья мне принесли дети и милый Оливье, которого я до сих пор оплакиваю… Прости меня, я вижу, что это воспоминание все еще ранит тебя…
— Да, я страдаю, вспоминая о трубадуре.
— Умирая, он произнес твое имя, а не имя моего сына. Он хотел сказать мне, что это ты, Филипп, мой старинный друг. Почему я тогда не поняла?
— Еще не настало время нам встретиться вновь. Было слишком большое расстояние между французской королевой и бедным рыцарем без имени и лица…
— Как это с тобой случилось? — спросила она, гладя серебряную маску.
— Не имеет значения. Случилось, вот и все, — сказал он.
Анна вздрогнула.
— Я устала, свет ранит мои глаза. Попроси, чтобы опустили занавески.
Филипп был поражен внезапной бледностью Анны. Он позвал Бланш де Шовиньи, которая стала ухаживать за госпожой.
Вдоль берегов Франции, Дании, Германии все время стояла хорошая погода. Подгоняемая ветерком, «Мора» быстро двигалась, рассекая воды.
Они прибыли в Ригу в августе и оставили там корабль. Королева просила капитана поблагодарить герцога-короля.
В Риге их ожидало пышное посольство Киевского князя. Усталая Анна не смогла участвовать в празднествах. Она попросила без промедления двигаться в Новгород.
По Двине, лежа на мехах, Анна спустилась на длинной лодке. В Полоцке они пересели на носилки и лошадей. Незадолго до того, как снова сесть в лодки на реке Волхове, Анна долго говорила с Филиппом.
— Векша, я боюсь не доехать до Новгорода… Нет, ты не прерывай меня. Мои больные глаза едва различают свет. Я чувствую солнце у себя на лице, но его почти уже не вижу. Наверное, Бог наказывает меня за то, что я покинула своих детей, и лишает меня возможности вновь увидеть Новгород. Друг мой, обещай быть моими глазами, если я доживу до Новгорода.
— Не говори так, ты будешь жить, будешь видеть… — горячо возразил Филипп.
— Нет, я, может быть, буду жить, но я не увижу города моих предков. Ты никогда не хотел, чтобы я увидела твое лицо; теперь, когда мои глаза почти мертвы, сними маску, чтобы хоть мои пальцы узнали твои черты.
— Зачем?
— Прошу тебя! Моей руке не терпится погладить твое изуродованное лицо.
Филипп повиновался, развязал завязки, удерживавшие его маску. Ему был приятен свежий и мягкий воздух, но, когда дорогие ему руки пробежали по его несчастному лицу, это было самым прекрасным ощущением, что он испытал за всю жизнь.
— Любовь моя, как ты должен был страдать! — сказала Анна, плача. — Но я узнаю прежнего тебя под этими шрамами. Под моими пальцами ты, как в юности, красив и молод, Векша! Я, напротив, должна тебе казаться очень старой!
— Ты — старая?! Ты никогда не будешь старой. Бог сделал тебя навечно прекрасной, и я благодарю его за то, что он дал мне радость любоваться тобой. Если бы Господь позволил, я провел бы свою жизнь, любуясь тобой… Да, засмейся еще! Ты смеешься так, как тогда, в былые годы, когда мы вместе катались верхом.
— Ты не позволял мне обгонять, но я все равно обгоняла тебя!
— Потому что я придерживал лошадь!
Она попыталась ударить его, он засмеялся.
— Ты так и не научилась проигрывать! Хоть я и позволял тебе обгонять меня, но все равно ты лучшая всадница, какую я когда-нибудь знал.
— Хоть ты это признаешь!
Они разговаривали до посадки в лодку, то ссорясь, то смеясь.
— Обещай описывать все, что ты увидишь, не пропускай ничего: цвет неба, форму облаков, полет птиц, одежду женщин, силу мужчин, улыбки детей и, главное, сам Новгород… Твоими глазами я хочу все видеть! А теперь оставь меня. Мне надо хранить силы, если я хочу доехать туда.
Анну охватила лихорадка. Она жаловалась на ужасные головные боли, а из ее глаз вытекала жидкость, окрашенная кровью. Вечером наступало небольшое облегчение. Филипп не покидал ее и даже спал около нее, положив между ними меч.
Однажды утром жар спал, боли несколько утихли, а глаза перестали слезиться. Анна выпила немного молока и попросила камеристок умыть себя и причесать. Филипп был потрясен ее худобой. Он отнес завернутую в белую простыню Анну на нос ладьи, а Бланш причесала длинные волосы, сохранившие свой прежний блеск. Когда волосы высохли и были заплетены в косы, Анна захотела чуть подразмять ноги.