Под небом Новгорода - Страница 91

Сразу оговоримся: зарубежных профессиональных авторов, импресарио и устроителей выставок понять можно и нужно, ибо в каждом бизнесе, в каждом виде творчества явно или скрыто присутствует конъюнктура — понятие, не имеющее бранного оттенка и обозначающее всего лишь одно из условий профессионального творчества.

Но следует признать, что из-под пера Регины Дефорж вышел не просто очередной «русский» роман, но исторический роман, фабула которого несколько скрывает со знанием дела выбранный и небезынтересно поляризованный сюжет.

Перед нами — книга о женской судьбе и некоторых бытийных вопросах, остающихся актуальными также и в наше время, что, собственно, и позволяет нам вести речь о современном произведении. Именно эта современность и делает роман интересным для российского читателя.

Подобно тому как для режиссера — пьеса, а для скульптора — каменная глыба, историческая канва для Регины Дефорж представляет собой всего лишь подручный материал, требующий соответствующей огранки. Не склоняясь к историко-иллюстративному описанию событий середины XI века (чем фактически является роман А. Ладинского «Анна Ярославна — королева Франции»), Дефорж предлагает читателю рассказ о средневековой женщине в различных, но при этом вполне сопоставимых и аккуратно, на протяжении всего романа, сопоставляемых условиях. Русская и французская обстановка, тут и там; женская доля: какова же она? Есть ли различия, и насколько они принципиальны? Это вот и есть, как нам представляется, та сюжетная основа, вокруг которой сгруппирован материал романа.

Для последующих рассуждений нам понадобится знание некоторых особенностей средневековой Руси, в частности тех, что напрямую связаны с проблематикой романа.

Искони Русь была обособленной страной, отгороженной от остального мира, отдельной. Ряд обстоятельств создавали для подобного рода отдельности необходимые условия. Однако следует признать, что, подобно всяким сторонним по отношению к национальному характеру причинам, эти самые обстоятельства лишь помогали оформлению, доведению до некоего логического конца того, что было присуще русскому менталитету. Иначе говоря, не были бы русичи склонны к образованию замкнутой системы, никакие бы географические просторы, никакая самодостаточность природной среды, никакая бы враждебность соседних народов не удержали… Разумеется, Русь вела войны, принимала у себя и сама посылала в иные земли различные посольства, обзаводилась торговыми связями и пр., и пр. Однако же все эти вполне обыденные проявления государственной политики с позиции русской психологии являлись исключительными, лишь оттенявшими общую тенденцию действиями.

Исключения же подтверждают правило и существуют лишь постольку, поскольку имеется некое доминирующее правило. А правилом, обычаем и законом, повторимся, была замкнутость Руси.

Русская обособленность, усиленная географическим, культурным факторами, имела свои проявления едва ли не на всех уровнях социальной жизни. Ну а в категориях формальной логики от государственной устойчивой замкнутости до обособленности всякой отдельной семьи — буквально один шаг. Замыкаемая на семейную особость, национальная обособленность находила в этом свое оправдание, получала энергетическую подпитку, образуя в некотором смысле замкнутый цикл.

А среди характернейших особенностей русской семьи следует выделить доминирующее мужское начало: все проистекало и все замыкалось на отце, муже, хозяине — на господине, как принято было говорить.

Ну а теперь о русской женщине. Кем же была в семье она? Русская женщина (смотри «Домострой», читатель) была практически всем: хранительницей устоев семьи, поваром, пекарем, лекарем, матерью, любовницей… Фактически же она представляла собой всеобъемлющую невидимку, с мнением которой муж практически не должен был считаться и судьба которой всецело зависела от господина. Это — как знак такой, как клеймо или как звезда у всякой женской судьбы в средние века. Можно лишь говорить о том, что социальное положение существенно влияло на всякую женскую судьбину и, стало быть, покорное молчание иной крестьянки отличалось или могло отличаться от покорности княжны на весьма значительную величину. Но и в этом случае имели место различия внутри одного качества. И женские песни да причитания красноречиво иллюстрируют сей вывод.

Во всей русской истории до конца XVII века было не очень много женщин. Даже если оставить в стороне традиционно мужественные сферы приложения талантов, то и при этом допущении нужно признать, что женское начало, женский вклад и женские же заслуги не слишком-то, по вполне понятным причинам, бросаются в глаза потомкам.

Тем интереснее оказывается всякое исключение, искажение геометрической стройности логического ряда.

В средние века женщина сродни драгоценному камню: чрезвычайно редка и всегда обособлена.

Вот, например, была княжна Ольга, прославившаяся своей беспримерной, даже мужчин поражавшей жестокостью. Вот — и это уже в иную эпоху — была жена Ивана III, она же племянница последнего Византийского императора, Софья Палеолог. А меж той и другой, за исключением нескольких курьезов, едва ли не единственная — она, Анна Ярославна.

Эта самая Анна и оказывается в центре повествования Регины Дефорж.

Росшая этакой девочкой-сорванцом, княжна Анна испытывала подобие свободы и счастья, которые на деле оказывались лишь отсутствием строгого контроля со стороны отца, Великого князя Киевского Ярослава. Отсутствие же контроля объяснялось отсутствием особенного интереса — всего-навсего. Девичье счастье, — что в мире беззаботной княжны было синонимично свободе времяпрепровождения, — так вот, это самое счастье закончилось одним махом, едва только у Ярослава появилась возможность установить более тесные связи с французским двором.