Рауль де Крепи пришел справиться о ее здоровье, но не смог ни на минуту остаться с Анной наедине. Говорить ему пришлось при лекаре, Елене, Ирине и служанках. Он смог лишь сказать королеве, чтобы она не ела того, чего сначала не попробуют в ее присутствии. Все громко возмутились, кроме Ирины, со злобой взглянувшей на своего возлюбленного. Анна перехватила этот взгляд. Предупреждение относилось к ее молочной сестре. Анну охватила глубокая тоска.
— Уйдите, королеве дурно! — сказал Рауль, заметив, как Анна пошатнулась.
Через три дня Анна прогнала лекаря и сиделку и пошла в свою больницу, несмотря на мольбы Елены. Под удивленным взглядом монахинь она проглотила две миски супа, сказала, что он очень хорош, потом разлила суп беднякам, толпившимся вокруг. Вдруг Анна почувствовала, что ей суют в руку свиток. Но ни одна черта на лице Анны не дрогнула. Тот, кто передал ей послание, шумно принялся хлебать суп. Королева подняла на него глаза и не смогла скрыть отвращения при виде несчастного с уродливым, едва прикрытым вонючими лохмотьями телом. Его лицо без носа, бровей и ресниц представляло собой сплошные отеки. На этом мертвом лице только глаза оставались живыми. Их блеск был невыносим.
Анна перестала раздавать суп. Некоторые, впрочем, цеплялись за нее, чтобы удержать добрую госпожу, наливавшую супа больше, чем монахини. Она укрылась в прачечной, единственном пустом в этот час месте, лихорадочно развязала ленту, стягивавшую свиток. Увидев, что написано по-русски, она восторженно поцеловала письмо. Неизвестному, писавшему королеве, удалось добраться до Оливье. Он нашел трубадура в ужасном состоянии и молил Анну обратиться к королю, который один мог освободить от наказания за оскорбление его величества. Неизвестный также советовал Анне не доверять «подруге детства», которая вступила в сделку с дьяволом. Этот человек сообщал также, что граф де Валуа оказал настоящую поддержку. Кончалось письмо уверениями в уважении. Автор письма просил королеву уничтожить пергамент. Когда развеялись радость и волнение от чтения строк, написанных по-русски, Анна перечитала письмо и уловила неясную угрозу. Она вдруг почувствовала себя окруженной врагами и соглядатаями.
Звуки голосов оторвали ее от мрачных мыслей.
— Где королева?
Анна едва успела спрятать письмо, как вошла золовка. В ее глазах светился гнев.
— Вот вы где! Вы сошли с ума, покинув постель и придя сюда, где можно подхватить всякие болезни!
— Сестра, прошу вас, я чувствую себя очень хорошо. Меня делает больной лечение метра Жана.
— Охотно верю вам, но в вашем состоянии нельзя вставать.
— Я чувствую себя очень хорошо! Я не первый раз жду ребенка.
— Мне это известно, — сказала графиня, смягчившись. — Вы знаете, как я люблю вас. Привязанность, которую я испытываю к вам, заставляет меня беспокоиться, особенно после того, как вас однажды уже пытались отравить. Кто этот гнусный человек, хотевший покуситься на вашу жизнь? Вы никого не подозреваете?
— Никого. Дорогая Адель, благодарю вас за заботу, которую вы всегда проявляли обо мне. Могу ли я ею злоупотребить, прося вас поговорить от моего имени…
Анна вдруг замолчала: не безумие ли доверять женщине, которая близка королю?
— Продолжайте, друг мой. Вы знаете, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы быть вам полезной.
— Удалите ваших приближенных. То, что я вам скажу, должно остаться между нами.
— Выйдите! Оставьте нас одних, — приказала Адель.
Когда все вышли, Анна усадила Адель на скамью возле сушильной печи и стала перед ней на колени, держа Адель за руки.
— Что вы делаете?! Встаньте!
— Прошу вас, дайте сказать и не прерывайте меня.
— Но…
— Мне очень трудно просить вас. Я хотела бы, чтобы вы ходатайствовали перед королем об освобождении из заточения Оливье.
Графиня Фландрская вся напряглась и попробовала отнять руки. Анна не отпустила их и продолжала:
— Умирающего Оливье держат в заключении здесь, в замке. Я знаю, что за свой поступок Оливье заслуживает смерти, но я умоляю вас воспользоваться вашим влиянием и склонить Генриха к прощению.
— Слышал ли кто-нибудь подобное? Жена просит помиловать любимца своего супруга?!
— Забудем об этом. Я знаю, что, несмотря на его пороки, вы тоже привязаны к нему.
— Но не настолько, чтобы потерять привязанность брата.
— Умоляю вас!
Резким движением графиня освободилась и встала.
— Из любви к вам я забуду этот разговор и ничего не скажу о нем королю. Советую и вам поступить так же, если вы не хотите оказаться на месте того, кому покровительствуете.
Изумление, отразившееся на лице королевы, вызвало печальную улыбку у графини.
— Друг мой, знакомство с французским двором не научило вас еще распознавать опасности. Все основано на интригах, лжи, предательстве. Вам не удастся меня убедить, что при дворе вашего отца все было иначе. Что же касается меня, я не заметила, чтобы в других королевствах все было иначе.
Анна поднялась, очень бледная.
— Простите меня, я думала, что могу рассчитывать на вашу доброту и любовь к ближнему. Разве Христос не учил нас прощать?
— Не вмешивайте Господа Бога во все это. Считайте Оливье мертвецом и молитесь за него. Вы выглядите больной. Я провожу вас.
Графиня Фландрская открыла дверь.
— Идемте.
Неподвижная, похолодевшая, Анна отрицательно покачала головой.
— Ну как хотите!..
Анна уединилась за пологом, закрывавшим ложе. Со времени разговора с Адель она больше не видела графиню. Одна из придворных дам сообщила Анне, что графиня вернулась во Фландрию. Отъезд Адель, которая даже не пришла попрощаться, очень опечалил Анну. Она почувствовала, сколь одинока при дворе, где у нее было больше врагов, чем друзей.