На несколько минут они замерли, обнявшись. Последний свет печального дня угасал.
В камине упало полено, взметнув фонтан искр.
Вдруг в другом конце залы послышался топот ног, лязг железа, смех. Трое оруженосцев пробежали по зале, укрепляя факелы на стенах.
— Ну что, сын мой, вы все еще около материнских юбок? — послышался вопрос.
Застигнутые, пока предавались мечтаниям, врасплох, королева и маленький Филипп вздрогнули. Ребенок спрятался за спинку стула, с которого встала королева.
— Пора забрать мальчика из женских рук. Сколько ему лет?
— Недавно исполнилось пять.
— Ты слишком балуешь его, сделаешь из него труса.
— Он лучший всадник в замке среди детей своего возраста.
— Это правда, — миролюбиво сказал король, смягчив тон. — Граф де Валуа говорил мне об этом. Знаешь ли ты, что моя племянница Матильда взяла к себе Симона, сына графа де Валуа, чтобы заменить ему мать?
— Мне говорили, что таково было ее намерение, если герцог, ее супруг, не будет возражать. Впрочем, разве он не согласился по просьбе графа де Валуа взять на службу его сына?
— Конечно, Раулю де Крепи нет равного, когда надо получить хорошее место для себя или своих.
К королю, жеманясь, подошел очень молодой юноша с длинными светлыми волосами, красными губами, нахальными глазами.
— Сир, вы обещали послушать мою песню.
— Я не забыл, мой милый. Устраивайся с товарищами. Я сейчас.
При виде хорошенького певца сердце Анны сжалось. Со времени гибельного похода на Нормандию она больше не видела Оливье. Генрих отказывался отвечать на ее вопросы, и никто из товарищей трубадура не мог или не хотел сообщить ей, что с Оливье. Анна не понимала поведения мужа, который раньше и дня не мог провести без возлюбленного.
Анна решила снова расспросить супруга:
— Не знаешь ли, что стало с Оливье, трубадуром? Он тебе разонравился? Провинился? Или с ним случилось несчастье? Я скучаю без него.
— Скучай сколько угодно, но никогда больше не говори мне о нем!
— Откуда этот гнев? Умоляю, скажи, что с ним все хорошо…
— Достаточно! Больше ни слова! Это тебя не касается… Мой сын, ты тоже осмелился бы поднять руку на меня? — спросил Генрих, поднимая ребенка. Тот, крича, отбивался от него. — Успокойся, мой сын, иначе я тебя тоже упрячу в подземелье. Уведи его!
Елена вырвала ребенка из рук короля и убежала так быстро, как только позволяла ей полнота. Анна, сдерживая слезы, последовала за ней. Она укрылась за драпировкой, закрывавшей молельню. Из большой залы доносились пение и смех.
Сколько времени провела она так? Холод вывел Анну из печальных раздумий. Королева сняла меховую накидку, завернулась в нее и легла на ковер, уставившись на пламя лампадки.
— Анна! Анна Ярославна, проснись! — послышался чей-то шепот.
— Елена, это ты? Мне снилось, что я во дворце отца…
— Дочь моя, король зовет тебя.
— Король меня зовет?!
— Да, в свою постель.
— Чтобы разделить ложе с одним из его любимцев?
— Не будь злой, дочь моя, он твой муж.
— Печальный муж, который прикасается ко мне с отвращением, не делит со мной ложа со времени рождения моей бедной девочки и отправляет меня спать с приближенными дамами и служанками! Я не пойду.
— Ты забыла, что твой долг, долг королевы Франции, рожать ему сыновей?
— Я ему родила уже двоих.
— Этого мало, по сравнению с твоей матерью Ингигердой…
— Мои родители любили друг друга. Заниматься любовью для них было так же естественно, как пить и есть. С королем у нас ничего похожего. Ему кажутся естественными ласки не жены, а молодых придворных. Это им он должен бы делать детей!
— Замолчи, вдруг кто услышит!
Анна рассмеялась.
— Но, моя бедная Елена, все знают, что король женщинам предпочитает мальчиков!
— Королева не должна это знать!
— Хватит говорить о Генрихе и его любимцах. Иди скажи ему, что я нездорова.
— Но…
— Поторопись.
Анжель де Люссак заканчивала заплетать королеве косы, когда король отодвинул драпировку.
— Эта дура Елена сказала мне, что ты нездорова. Наверное, она неправильно выразилась, потому как я нахожу, что ты выглядишь великолепно. Не правда ли, милый Тьери?
Тьери де Буа с выражением сомнения на лице тряхнул светлыми кудрями.
— Нет? Однако королеву считают самой красивой женщиной во французском королевстве. Спроси у нормандского Бастарда, что он об этом думает…
— Генрих!
— Что случилось, душа моя?
— Ты слишком много выпил!
— Только чтобы забыть твою холодность, душа моя. Но я готов простить тебя. Пойди и согрей своего старого мужа… Нам надо рожать принцев для Франции!
Предшествуемые двумя молодыми людьми, несшими факелы, супруги пересекли большую залу. На соломенных тюфяках тут отдыхали молодые придворные, оруженосцы и служанки.
Король раздвинул занавеску широкой постели и бросил на нее Анну. Покорная, закрыв глаза, Анна готовилась вынести близость мужа. Вскоре она услышала стоны и поняла, что сначала супруг предался ласкам с молодым блондином, чтобы лишь потом выполнить свои супружеские обязанности. Кончив в Тьери, он задрал Анне рубашку и взял ее. Анна отвернула лицо, чтобы скрыть слезы отвращения и стыда. Очень скоро Генрих кончил и в нее. Потом, вздыхая, он прижался к Тьери, бросившему на королеву торжествующий взгляд.
Снова в королевстве наступил голод. Дожди сгноили бедный урожай, повредили собранное зерно. На дорогах снова можно было увидеть толпы бедняков, выгнанных голодом из лачуг. Они теснились у ворот городов, замков, монастырей в надежде получить хоть немного хлеба. Анна распорядилась открыть двери храмов, чтобы приютить сотни не имевших крова людей. В основанной ее заботами больнице многим оказывали помощь. Несмотря на беременность и сильную стужу, превращавшую снег на улицах в лед, что делало опасным каждый шаг, Анна ежедневно посещала больных. Она приносила им утешение, распоряжалась хоронить умерших и следила также за тем, как идут уроки в ее школе; помогала раздавать горячий суп в церквах, привлекая к этому сеньоров и знатных дам. Каждый должен был внести свою лепту. Как всегда, самым щедрым был Рауль де Крепи, широко открывший кошелек королеве — к большому неудовольствию Ирины, ревность которой, утихшая было на время, вновь вспыхнула, еще более необузданная, чем раньше.