Под небом Новгорода - Страница 37

Потребовалось все умение Бодуэна Фландрского вести переговоры и вся нежность графини Адели, чтобы Генрих дал разрешение Анне съездить в Руан, где должны были крестить сына Гийома и Матильды. Именно они просили Анну стать крестной матерью их маленького Роберта. В действительности же это очень устраивало короля: отсутствие мужа сестры и самой сестры позволяло как следует проучить Бастарда.

Анна отправилась в Руан в начале сентября, в сопровождении капелланов, лекарей, оруженосцев, придворных дам, кормилиц, нянек, портняжек и, конечно же, в сопровождении Елены и Ирины. Елена никому другому не давала в руки маленького Филиппа, самого славного, покладистого и красивого ребенка после ее дорогой княжны.

Длинный королевский поезд растянулся под немилосердным солнцем. Жара несколько смягчалась под пологом лесов, которые приходилось проезжать. Поезд часто делал остановки, чтобы королева и приближенные дамы могли выкупаться в Сене. Анна вновь обрела прежнюю живость характера и тонкий стан. Лишь более полная грудь говорила, что она стала женщиной и матерью. Анна гордилась своим сыном, ребенком крепким и красивым.

Граф де Валуа настоял на том, чтобы ему было дозволено сопровождать королеву. Несмотря на нежелание Анны, король дал графу свое согласие, предпочитая хоть на некоторое время побыть вдали от своего могущественного вассала. Госслену де Шони было поручено с особенным тщанием охранять ребенка. Он же, в свою очередь, возложил эту обязанность на Филиппа, к которому с каждым днем испытывал все большую привязанность. Да и как не чувствовать к Порезанному признательности за его отказ поступить на службу к королю? Филипп же лишь сказал, что предпочитает служить семье де Шони, чем беспутному обществу королевских стражей.

Филипп однажды чуть не выдал себя, увидев ребенка, первенца Анны, на руках Елены. Она подозрительно посмотрела на него и вдруг обратилась к нему на русском языке. Филипп испугался, что ее прозорливый взгляд мог заметить слишком уж явное удовольствие, испытанное им при звуках русской речи. Он сделал вид, что ничего не понимает, и по-французски ответил кормилице, которая вздохнула и снова стала напевать колыбельную. Услышав этот незамысловатый напев, Филипп спешно убежал, чтобы скрыть навернувшиеся слезы. В лесу он долго предавался печали.

Оглушенный страданием, Филипп брел по чаще, сбивал мечом папоротники. Он продвигался все дальше, окруженный сильным запахом живительного сока растений. Неожиданно Филипп увидел изможденного старика. Старик, сила которого удивила Филиппа, поднял на него кулак. Филипп взглянул на него глазами, полными слез, и, не высказав ни удивления, ни гнева, отошел, прошептав:

— Смерти, старик, ищешь?!

Незнакомец вздрогнул.

— Не смерти ищу, но если такова воля Господня и если ты являешься его посланцем, то я согласен умереть.

— Кто ты, бедный безумец, вставший на моей дороге?

— Я всего только человек среди людей, дерево среди деревьев, растение среди растений. Все страдания — это мои страдания.

— Ты хочешь сказать, что деревья и растения страдают, как люди?

— Они страдают, как все живущее во славу Бога на земле. Мне понятен язык растений — моих друзей, начиная от самого могучего дуба и до самой слабой былинки. Я понимаю и язык животных, начиная от всеми нелюбимого и всегда преследуемого волка и до скрытной ласки.

Филипп уселся на пень, задумчиво глядя на старика.

— В детстве я, как и ты, тоже разговаривал с деревьями в дубравах моей страны. Я поверял им свои печали и радости; поговорю и мне становится легче. Я был уверен, что они понимают меня.

— Ты прав. Если бы ты был более внимателен, то услышал бы все их тайны.

— Но я вырос и уже давно не доверяю ни дереву, ни человеку.

— Может, пришло время сделать это? Тот, кто многие годы живет в чаще леса, способен все понять.

— Ступай своей дорогой, старый! Нечего тут понимать!

— Как слуга Божий, отшельник этих мест, я обязан помогать всем тем из моих ближних, кто скорбит. Твоя, как вижу, тоска велика. Не хочешь ли снять с души часть ноши?

— Если бы и хотел, то не могу.

— Что ж, не настаиваю. А не хочешь ли помолиться со мной?

Филипп поднялся.

— Куда ты идешь? — спросил его старец.

— Туда, где можно помолиться.

— А ты посмотри вокруг. Здесь все сделано Творцом. Разве эти деревья не образуют свод его храма? А мох — не тот же ковер? А пение птиц — не его гимны? Бог — везде. Воздух, которым мы дышим, наполнен его любовью. Так что помолимся, сын мой, чтобы Господь дал покой душевный. Вставай на колени!

Они долго молились. Когда Филипп встал с колен, на сердце уже было не так тяжело и голова просветлела. Он искренне поблагодарил монаха. Тот же, благословив, отпустил Филиппа.

* * *

Когда Филипп присоединился к поезду, уже наступила мягкая, жаркая летняя ночь. Небо было густо усеяно звездами. Иные покидали небосклон и, оставляя за собой светящийся след, падали на землю. Караван остановился на опушке у реки, в которой при свете полной луны с удовольствием поплескались Анна и камеристки. На берегу жарились на кострах птица, зайцы и кабанчики, убитые по дороге рыцарями и оруженосцами.

Спрятавшись под ивами, склонившимися до самой воды, Рауль де Крепи глаз не спускал с королевы. Увидев обнаженное тело молодой женщины, граф безумно возжелал ее. Напрасно Анна высокомерно относилась к нему и отвергала все его попытки к сближению, тогда как всячески привечала Оливье из Арля, делившего ложе с ее же собственным супругом. Настанет день, и де Крепи будет обладать ею. Он покажет, что может сделать мужчина с женщиной. Как и многие другие, она будет стонать от его ласк и еще пощады попросит.