Елена бросилась к нему.
— Он потерял много крови. Нужно найти кого-нибудь из его людей.
Почти в ту же минуту многочисленный отряд выскочил на поляну. Человек в платье священника первым склонился над раненым.
— Что случилось с герцогом?
— Кажется, он упал с лошади, — сказал один из оруженосцев.
— Если вы французы, то что делаете в этих местах?
— А вы, сеньор аббат, что делаете здесь вы?
— Наглец, сопляк, знаешь ли ты, с кем разговариваешь?!
— Нет, но, вероятно, со знатными особами. Меня зовут Арно де Лаон, а вот мой брат, Виктор де Дампьер. Мы принадлежим к свите сеньоров епископов из Шалона и Мо, гостей Нюрнбергского архиепископа. Но… куда она еще направляется? Госпожа, подождите нас…
Оруженосцы вскочили на коней и бросились вслед княжне, раздраженной этими разговорами.
— Прощайте, сеньор аббат! — только и успел крикнуть Арно, прежде чем исчезнуть в лесу.
Человек в одеянии священника пожал плечами и повернулся к раненому, который только что открыл глаза.
— Мора!
— Что вы говорите, ваше высочество?
Где та девушка, которая врачевала?
— Уехала. Ее сопровождали французские оруженосцы.
Мне нужно ее найти!
— Это невозможно, ваше высочество, мы должны не мешкая вернуться к императору. Ведь только он может склонить папу на вашу сторону.
Гот, кого монах именовал «ваше высочество», тяжело поднялся.
Аббат, вы правы. Но только я с удовольствием отдал бы один из своих городов, лишь бы узнать, кто эта девушка.
— Наверно, одна из женщин свиты этой русской принцессы, за которой выслал посольство король Генрих.
Герцог громко рассмеялся.
— С таким мужем бедняжка может не опасаться за свою девственность. Но если она так же прекрасна, как моя охотница, признаюсь, я готов ему помочь в обмен на ранее оказанные услуги!
— Ваше высочество, вы прибыли сюда в надежде получить согласие на брак с принцессой Матильдой, не думайте о другой женщине…
Герцог и монах сели на коней, которых держали оруженосцы.
— Аббат, вы, как всегда, правы, забудем ту женщину, называющую себя Морой.
— Морой?
— Так назвала ее сопровождавшая дама.
— Мора… Мора… чародейка!
— Что вы говорите? Я ничего не понимаю…
— Я, кажется, помню, что Мора — это имя одной феи из славянских преданий. Она без конца заплетает свои косы, для того чтобы соблазнить тех, кто к ней приближается.
— Чародейка Мора… Это имя ей подходит: запах ее длинных волос околдовал меня, Ийа!!!
Шпоры и клич возымели должное воздействие: конь от гнева и боли заржал, кинулся в лес.
Анна и ее спутники вскоре добрались до скромной деревянной часовни, где старый монах торговал мощами святого Себальда.
— Здесь могила святого? — спросила Елена у проводника.
— Нет, эта часовня была построена на месте его хижины, его могила в городе. Я думал, что принцесса хотела помолиться именно здесь.
Елена едва сдержалась, чтобы не ударить несчастного проводника, тотчас же упавшего на колени. Только сейчас он понял, какую именно ошибку совершил.
— Умоляю вас, не говорите ничего сеньору архиепископу, иначе он прикажет выколоть мне глаза!
— Ты это вполне заслужил, — проворчала Елена. — Тебе очень повезло, что с княжной ничего не случилось; иначе я сама вырвала бы тебе и глаза, и язык, и сердце!
А в это время Анна, войдя в церковь, уже молилась.
Они въехали в леса Германии, густые и такие темные, что казалось, будто продвигаешься в бесконечном мраке.
В Ульме, как и в Праге, Дунай был забит льдинами. Около Тюбингена вновь напали разбойники, однако атака была отбита благодаря храбрости охранников, которые убили с десяток бедняг, вооруженных тяжелыми дубинами и хорошими мечами. У французов был только один раненый. Самым же доблестным в схватке оказался некий человек с изуродованным лицом, нанятый по пути. Госслен обратил внимание на его ярость в бою и похвалил. Человек что-то невнятно проворчал и удалился, вытирал кинжал о свою разодранную одежду.
Дни, ставшие длиннее, казались бесконечными. Со времени отъезда из Нюрнберга дождь так и не прекращался. Лошади падали, возки и повозки увязали в грязи, от костров шло больше дыма, чем тепла. Ничто уже не развлекало Анну: ни рассказы кормилицы, ни болтовня Ирины, ни песни придворных дам, ни музыка пажей, ни занятия французским языком с Готье, ни даже маленькие животные, раздобытые Госсленом.
Госслен часто бранил проводников, обвиняя их в том, что они, дескать, ехали вовсе не по той же дороге, по которой двигались туда. Болгары пожимали плечами и продолжали двигаться размеренным шагом; они ехали на невысоких желтых лошадках, чья выносливость удивляла французских всадников. Наконец путники оказались перед широкой рекой, которую пришлось переплывать на плотах. На другом берегу воздух показался мягче, солнце ярче и весна — более ранней. Анна отбросила меховое покрывало и побежала рвать небольшие, сильно пахнущие цветы, названия которых она пока не знала.
— Это фиалки, — сказал ей епископ Роже.
— Фи-ал-ки, — смешно произнесла девушка по-французски.
После отъезда из Праги княжна просила прелатов и придворных дам обучить ее французскому языку. Ученицей она оказалась очень способной.
Меньше чем за месяц девушка освоила язык уже настолько, что могла обмениваться несколькими словами со своими дамами и Госсленом де Шони. Анна окончательно покорила его. Он оказался первым из череды рыцарей, готовых душой и телом служить той, которую назовут «наша королева из далекой страны».